Приёмы стилизации женской речи в комедии Н.В. Гоголя «Ревизор»

Цель работы изучить примеры стилизации женской речи.

В известной своей статье о «Ревизоре» Немирович-Данченко В.И. заметил, что даже самым гениальным драматическим писателям бывало необходимо несколько сцен для того, чтобы «завязать пьесу». В «Ревизоре» же одна первая фраза городничего – и пошла круговерть, пьеса уже круто завязана. Причем завязана плотно, в один узел, «всей своей массой», судьбами всех главных персонажей. Вспомним замечание второго любителя искусств из «Театрального разъезда», рассуждающего о том, какой должна быть истинная комедия: «Нет, комедия должна вязаться сама собою, всей своей массою, в один большой, общий узел. Завязка должна обнимать все лица, а не одно либо два, - коснуться того, что волнует, более или менее, всех действующих». Это теоретическое обобщение прямо основано на художественном опыте «Ревизора» [9, с. 246].
Н.В. Гоголь по сути, «Ревизором», никого не хотел обижать. Однако как художник от удовольствия переворачивать и опрокидывать действительность он, тоже не мог отказаться. Причем по закону комизма в смешное положение обязан попадать не какой-нибудь мелкий грешник, какому и падать некуда, настолько он низко стоит, но власти и лица достаточно высокого ранга. В шуты должен выйти Король Лир. Чем выше и шире чины юмор забирает, тем лучше и для искусства, и для примирения и просветления, какое сулит оно зрителю. Уж если собрать всё великое на земле и разом над всем посмеяться, то, ждать надо, настанут блаженные времена. Замахивающееся на князей человеческих, комическое искусство стоит у врат рая... Так не думая ни о чем плохом, Гоголь произвел подкоп «Ревизором» и сам же попал «Ревизору» в капкан – в подрыватели чинов и устоев.
Гоголь впоследствии долго выпутывался, доказывая, в первую очередь, что светлый смех его комедии примиряет и возвышает, внушая даже к носителям зла любовь, во вторую очередь, что данный смех общественно полезен, возбуждая ужас, негодование и поднимая на борьбу со злодеями. Видно что концы с концами, не сходятся. Во втором пункте исчезает уже широкая и добрая трактовка смеха и появляется несвойственный комедии Гоголя, но приобретенный им позднее сатирический урок. В пору создания «Ревизора» такой ожесточенности у него не наблюдалось (и именно по этой причине ближе к истине представляется первый пункт оправдания) [14, с. 35].
Но сколь бы ни был светел и примирителен данный смех, всё равно он в более обширном размере расходится с жизнью и отсюда со стороны властей необходимо подвергается подозрению предержащих и всякого практического, здравомыслящего человека. Смех не может, как таковой ужиться в ее привычках с действительностью, обычаях, в ее серьезной и солидной размеренности. Как это переворачивать, к чему бы опрокидывать, если всё в этой жизни стоит на своих двоих! Комедию Гоголя, куда ни крути – в сторону ли просветленных восторгов либо, пользуясь запоздалой рекомендацией автора, на путь искоренения зла, в последнем счете всё закончится той же возмутительной репликой.
Достигший таких степеней, как это произошло в «Ревизоре», смех, есть нарушение всяких порядков, выработанных в глухой и упорной борьбе жизнью, всякой стабильности в мире, и, не покушаясь ни на какие подкопы, сам по себе заключает уже что-то социально-опасное. В нем всё не то и не так. Уже потому, что он смеется, когда мы плачем, художник проклят, с ним жить нельзя, с ним можно лишь изредка развлекаться, отводя ему место шута, либо приохочивая к какой-нибудь полезной работе. Но и на этих ролях он будет делать всё невпопад, чтобы вышло не по-нашему, а как смешнее, и плакать на свадьбе, и смеяться на похоронах, и сотрясать воздух переворачивающими раскатами. Искусство уже в семени, в сотворении образа, конфликтно с образом человеческой жизни, хоть смех его не со зла, но от полноты сознания, что всё в этом мире прекрасно и необычайно. Искусство преступно по природе своей, жаждущей не уклада, не быта, но исключений и нарушений. Без них ему, видите ли, и серебряного ключа в «Ревизоре» не сидится и не пишется, и, сколько ни пытаются авторы соблюсти приличия, уже по числу страниц, отведенных в искусстве убийству и смуте, обманам, подлогам и всяческим непорядкам, понятно куда оно клонится... [14, с. 35].
Но что там должностные лица и государственные устои, потрясенные комедией Гоголя. «Ревизор» перевернул душу своего создателя, вырвав с корнем его из писательского гнезда, из самой купели смеха, в которой он так окопался, что, казалось, был застрахован от опасностей своей же стихии, и вот был ею сметен, перевернут и выброшен, как рыба на берег, на всеобщее посмеяние. После «Ревизора» Гоголь не мог смеяться. Точнее, он делал это уже остатками прошлых своих сотрясений. Смех «Ревизора» его парализовал. Начало паралича ощутимо уже в немой сцене, увенчивающей комедию. Едва Городничий произнес: «Чему смеетесь? – Над собой смеетесь!..», в развитии комического как бы наступил пароксизм, и, когда, вволю насмеявшись и отхлопав ладоши, мы вновь взглянули на сцену, то с ужасом обнаружили среди застывших фигур автора всемирной комедии. Он больше не смеялся, но словно замер с искаженным от окаменевшего смеха лицом в какой-то неестественной позе. Наконец, силясь побороть нашедшее на него с «Ревизором» оцепенение, Гоголь выставил перед всеми свою «внутреннюю клеть» с приглашением убедиться в его честных намерениях[14, с. 39].

Художественная литература – явление разностороннее. В художественном творении, образ героя формируется из большого количества факторов: это и внешность, и характер, и отношение к себе героя, и его взаимоотношения с окружающими. Одним из основных факторов – в полной мере раскрывающий и внутренний мир, и образ жизни является речь персонажа. Талантливо созданная речевая черта героя – украшение художественного текста и важнейший к портрету персонажа штрих.
Писатель в речевой характеристике действующего лица, обобщает такие особенности речи людей, которые говорят читателю об уровне культуры и принадлежности к определенной среде, исторической эпохе, раскрывает его психологию и духовный мир. Важно для читателя не только то, о чем говорит персонаж и как это его характеризует. Важно и то, как он говорит. Ведь духовный мир героя раскрывается в построении фразы, в самой манере выражать свои мысли, в словаре. Речь во многом зависит от обстоятельств, в которые попадает человек.
Речевая характеристика, таким образом, важна не только в раскрытии психологических особенностей персонажа и конкретной исторической эпохи, но и помогает донести до читателя писателю главную мысль произведения.
Н.В. Гоголем в комедии «Ревизор» представлены колоритные жизненные характеры в образах супруги и дочери городничего. Перед нами типичные провинциальные модницы, жеманницы, кокетки. Они лишены каких-либо общественных стремлений, сами ничем не занимаются, и все их помыслы ориентированы на наряды и кокетство.
Н.В. Гоголь об Анне Андреевне говорит, что она воспитана «на романах и альбомах». В комедии больше показано, как у дочери проявлено данное влечение к романам и альбомам, вероятно, воспитывающейся под руководством своей матери.
Выделим некоторые особенности лексики Анны Андреевны. Слова свойственны ее речи, связанные с ее женским кокетством («жеманиться», «волочиться», «кокетство» и др.), в адрес гостя комплименты («Какой приятный», «такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил» и др.) и его слуги («любезный»), иностранные слова для показа своей образованности и большего шика («вояжировка», «пассаж», «декларация», «натурально», «амбре»).
Анна Андреевна редко обращается к просторечным словам.
Характерна для речи Анны Андреевны недоговоренность мысли и замена совершенно неопределенными словами самого важного понятия: этакое, такое, в некотором роде, что, разумеется, свидетельствует о несомненном убожестве ее интеллекта и языка.
В комедии значительно меньшее месте отведено Марье Антоновне, чем ее матери, но несомненна типичность данного образа, и речевая характеристика способствует его раскрытию.
Почти все время Марья Антоновна находится рядом с матерью, как типичная маменькина дочка, и живет с ней одними интересами.
Лексический состав ее речи очень прост и несложен, хотя Н.В. Гоголь очень тонко выделил в нем несомненное подражание матери.