Художественные функции алкоголя в произведениях Н.В. Гоголя

Цель работы: проанализировать произведения Н.

М.М. Бахтин выделял, что в творчестве Гоголя находят отражение практически все элементы народно- праздничной культуры, так как он обладал особым карнавальным ощущением, в разнообразных формах выражения: веселое хождение по преисподней в «Мертвых душах», стиль и образы «Носа», кулачный бой Остапа с отцом и приезд бурсаков в «Тарасе Бульбе», образы пляшущей старости в «Сорочинской ярмарке», и.т.д. Следует также выделить, последовательную систему при преобразовании имен в прозвища к примеру, Тьфуславль- город в «»Мертвых душах», чем обнажалась суть хвалебно- бранного, амбивалентного прозвища. Народно- праздничная и ярмарочная атмосфера, являются определяющими сюжетной линии, образов, тона большинства рассказов, в которых чертовщина, родственная веселым карнавальным видениям, играет существенную роль.
Миросозерцательность и универсальность гоголевского смеха не могла найти своей ниши в культуре XIX в., которая отличалась своеобразной «серьезностью». Сама природа смеха с его универсальностью и народным характером, не раскрывалась автором полностью – отмечалась только ограниченная мораль времени, несмотря на то, что народное «низкое значение», придает смеху - «благородство», ибо только так могут смеяться боги, в народной стихии.
М.М. Бахтин подчеркивает, что Н. Гоголь - любит своих героев даже с их недостатками, несуразностью, пороками, негодуя на них, вместе с ними печалится, оставляя надежду на «выздоровление». У его произведений - ярко выраженный личностный характер, что проявляется не только в прямом обращении к читателю, но и в самих героях, в мире вещей, их окружающем, их повседневных делах, бытовых неурядицах и т.д. У него нет бытового окружения «для фона», в его художественном мире каждый предмет одушевлен и значим, а герои - в вещи решительно влюблены, и всё связанное с влюбленностью появляется здесь: ласка, доверие, желание поговорить (с вещами…).
Даже при поверхностном чтении прозы Гоголя в глаза бросается обилие этнографического материала используемого писателем. Очевидным кажется, что без анализа источников гоголевского текста, и соотнесения особенностей его сюжета с «народно-праздничными формами на его родной почве» многие из его произведений писателя непонятны, что можно отнести не только к «малорусским» повестям Гоголя. Часто его текст буквально пронизан скрытыми аллюзиями и цитатами из городской культуры «низов» XIX века. Между тем все эти отсылки оказываются совершенно герметичными для современного читателя [3; стр.118].
Бахтин выделяет, что мир глобального нарушения причинно-следственных связей, принципиального алогизма, бездушный и безумный мир, который обществом принимается за норму, именно он является истоком трагедии России. Любовь к вещам, предметность, нагромождение деталей - весь материальный мир его произведений окутывает атмосфера тайного учительства. Гоголь, в роли мудрого наставника, указывает на пороки российского общества или конкретного, определенного человека. Отлично знакомая Гоголю украинская народно-праздничная и ярмарочная жизнь, организует большинство рассказов в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» — «Сорочинскую ярмарку», «Майскую ночь», «Ночь перед Рождеством», «Вечер накануне Ивана Купала». Тематика праздника и вольно-веселая праздничная атмосфера являются определяющими сюжета, образов и тона этих рассказов. Современность Гоголя только благодаря народной культуре приобщается к «большому времени», придавая глубину и связь карнавализованным образам коллективов: Невскому проспекту, канцелярии, В ней понятны веселые смерти у Гоголя - Бульба, который потерял люльку, веселый героизм, преображение Акакия Акакиевича (предсмертный бред с бунтом и ругательствами), его похождения в загробном мире. По сути, карнавализованные коллективы, взяты народным смехом из «серьезной», «настоящей», «должной» жизни, где противопоставленной смеху точки зрения серьезности - нет,. Смех выступает в роли «единственного положительного героя» [2; стр.426- 427]. У Гоголя гротеск есть, не простое нарушение нормы, а отрицание всяких неподвижных, абстрактных норм, которые претендуют на вечность и абсолютность. Им отрицаются «само собой разумеющиеся» очевидность и мир ради непредвиденности и неожиданности правды. Он говорит, что добра надо ждать от «чуда», а не от устойчивого и привычного. Именно в чуде заключена народная обновляющая, жизнеутверждающая идея [2; стр.426- 427].
Разные реакции на предложения Чичикова и непосредственно скупка мертвых душ открывают также свою принадлежность к народным представлениям о взаимосвязи жизни и смерти, с их карнавализованным осмеянием. Здесь также присутствует карнавальный элемент игры со смертью и границами между жизнью и смертью (к примеру, в рассуждениях Собакевича о том, что мало проку в живых, страх перед мертвецами Коробочки с поговоркой «мертвым телом хоть забор подпирай» и т. д.). В столкновении ничтожного и серьезного, страшного карнавальная игра, когда обыгрываются представления о вечности и бесконечности (бесконечные нелепости, бесконечные тяжбы и т. п.). Посредством этого нам точнее видятся и сопоставления с сюжетами крепостнического строя и реальными образами (покупка и продажа людей), которые кончаются - с концом крепостного строя [13; стр.54]..
Таким образом, в работах М.М. Бахтина выделялось, что народно- праздничная и ярмарочная атмосфера, являются определяющими сюжетной линии, образов, тона большинства рассказов, в которых чертовщина, родственная веселым карнавальным видениям, играет существенную роль. В творчестве Гоголя находят отражение практически все элементы народно- праздничной культуры, так как он обладал особым карнавальным ощущением, в разнообразных формах выражения.В гоголевской сатире нет нормы в изображаемой действительности, равно как и выхода из мира сатиры. Он умел видеть смешное в человеке, а отсутствие догм придавало его сатире особенную глубину, исключавшую любые сокращения.

В процессе изучения теоретического и практического материала мы пришли к следующим выводам в соответствии с поставленными во введении задачами.
Художественный мир Гоголя представляет живой родник поэзии, который на протяжении почти полуторастолетия двигает вперед духовную жизнь миллионов людей. И как бы далеко ни ушло развитие русской литературы после «Ревизора» и «Мертвых душ», в истоках своих многие ее самые выдающиеся свершения были предсказаны и подготовлены именно Гоголем.
В работах М.М. Бахтина выделялось, что народно- праздничная и ярмарочная атмосфера, являются определяющими сюжетной линии, образов, тона большинства рассказов, в которых чертовщина, родственная веселым карнавальным видениям, играет существенную роль. В творчестве Гоголя находят отражение практически все элементы народно- праздничной культуры, так как он обладал особым карнавальным ощущением, в разнообразных формах выражения.В гоголевской сатире нет нормы в изображаемой действительности, равно как и выхода из мира сатиры. Он умел видеть смешное в человеке, а отсутствие догм придавало его сатире особенную глубину, исключавшую любые сокращения.
Народно - праздничная и ярмарочная жизнь, изображённая Гоголем в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» и «Миргороде», есть отражение карнавальной традиции. В повестях Гоголя карнавал принимает двойственную форму: во-первых, он лишен всех атрибутов фантастики, во-вторых, его внешняя «реалистическая» оболочка проникнута духом ирреального мира, который в форме диктата «универсальной силы» внедряется в объективный мир и управляет им. Обращаясь к карнавальному началу в «Вечерах», приближенных к народному творчеству, пропитанных малороссийкой культурой, Гоголь утверждает присутствие некоей сверхчувственной силы, управляющей бытием, которая, не допуская произвола со стороны участников гуляний, превращает их в марионеток.
В повести Гоголя вводится сторонняя точка зрения — повествователя. Это его заинтересованно-восхищенный и в то же время остраненный взгляд на народное веселье, единство, согласие. Это его неучастие в общем действе, выливающееся в грустный вздох оставленного». Погружается ли танцующая масса в дымку прошлого? Или буквально оставляет пришельца-наблюдателя? Во всяком случае, оставленный являет собою резкий диссонанс к нерасчлененной цельности карнавального начала. Причем эта неслиянность возникает уже не па основе механической безжизненности (как у подтанцовывающих старушек), а под влиянием какой-то более глубокой, хотя еще не выявленной духовности. Можно констатировать два направления, в которых в произведениях Н.В. Гоголя совершается отход от всеобщности и цельности народного действа. Одно - в сторону механической имитации жизни, предвещающей столь значащие для зрелого Гоголя моменты мертвенности, автоматизма, омертвения - весь комплекс мотивов «мертвых душ». Другое направление - в сторону какой-то глубокой, томящейся и страдающей духовности.
Язык произведений Гоголя приближен к народному, фольклор наполняет ранние повести и рассказы художественной выразительностью. Так, рассказчик Рудый Панько использует всё богатство меткой, юмористической народной речи, Гоголь сблизил литературу с жизнью, узаконив право литературы писать о народе его же языком, в духе его образности. Стилевая палитра произведений Гоголя многообразна, это и разговорно-бытовая речь, и фольклорно-песенные интонации, и романтически сказочный, приподнятый стиль в описании, отразившем поэзию народных поверий.
Образ алкоголя в творчестве Николая Васильевича Гоголя выполняет ряд функций. Самый традиционный аспект: освобождение от социальных условностей, временное раскрепощение человека, спасительный уход от реальности. Это временная отдушина от повседневных занятий. В выборе алкоголя родовое сознание спорит с индивидуальным. Однако вместе с тем образ пьяного человека часто имеет отрицательные или резко отрицательные черты и получает, в шутку или всерьез, негативную оценку. Пьянство связывается с демоническим началом. Часто именно пьяный видит нечистую силу. В агрессии, хамстве, проявлении низменных человеческих инстинктов просматривается семантика порока.